Брайан МакГриви - Хемлок Гроув [любительский перевод]
Когда занятия кончились, Лита подошла к Питеру на автобусной остановке, он не стал задавать ей вопросы, пока они стояли бок о бок. Он занял свое привычное место в конце и пригласил ее сесть, что она и сделала. Открыла сумочку и вынула старый, помятый конверт, который протянула Питеру. Адресовано ее отцу, обратного адреса нет. Он поднял брови, и она кивнула, довольная собой.
– Ты читала? – спросил Питер.
Она, обиженно:
– Я не читаю чужую почту. Только если она не обо мне.
Он положил письмо в задний карман сумки, вместе с отрывком из «Базара Гоблинов» и уродливым рисунком. Он не знал, образуют ли они в итоге что-то значимое, как те точечные рисунки, которые в итоге складываются в целую картину, если смотреть на нее из далека; если стоишь на другом конце вселенной, пытаясь найти решение, в итоге чувствуешь себя законченным идиотом.
Когда они проезжали Килдерри-парк, Лита выглянула в окно и сказала:
– Он умер.
– Кто? – спросил Питер.
– Френсис Пульман. Единственный, кто видел убийство. Прошлой ночью он проткнул себе мозг шприцем.
– О, – произнес Питер.
Лита подвинула руку, как будто хотела взять руку Питера, но изменила направление, дотронувшись до клейкой ленты, прикрывающей прореху в кожаной обивке сиденья. Автобус остановился в устье Киммел Лэйн, и, выйдя, они направились вниз по холму. Ни один из них до сих пор не отметил вслух, что все это выходит за пределы нормального хода событий.
– Роман какой-то странный сегодня, – сказала она.
– Он злится на меня, – ответил Питер.
– За что?
– Потому что большое белое пятно по имени Роман мешает Роману видеть всю картину.
– Что случилось в субботу ночью? – спросила Лита. – Ты был там, когда его арестовали?
– Когда твоя мама использует департамент шерифа, чтобы немного охладить твой пыл, – это не то же самое, что быть арестованным, – сказал он.
– Что ты не договариваешь?
Питер не ответил.
– Не нужно умалчивать только потому, что я девушка, – сказала она.
Питер взглянул на нее, убедиться, правда ли она в это верит. Но так ничего и не сказал.
– Вот бы тебя стукнуть, – сообщила Лита.
Когда они подошли к трейлеру, дождь, собиравшийся весь день, начал легонько накрапывать. Они побежали внутрь. Машина отсутствовала, значит, все место в их распоряжении. Они уселись на диван и слушали дождь.
– Ты веришь в ангелов? – неожиданно спросила она.
Питер не знал, как выбраться из этого разговора, и второй раз за день пожалел, что лишь единожды в месяц он имеет возможность сбросить человеческую кожу.
Она похлопала ладонью по животу.
– Это пугает моих родителей, потому что они не верят мне. Но, думаю, я бы тоже не поверила на их месте. Знаю, это звучит немного безумно.
– На самом деле это звучит совершенно безумно, – ответил Питер.
– Ты мне веришь?
– Я не знаю.
– Ты сказал, что не знаешь, потому что считаешь меня сумасшедшей?
– Ну, думаю, ты, скорее всего, сумасшедшая, но я все равно не знаю.
Она посмотрела на него, но он смотрел в другую сторону. Он чувствовал, что она до сих пор разглядывает его, и хотел, чтобы она перестала, но все же старался сделать свой профиль как можно красивее для созерцания. Кот прыгнул на кофейный столик и сел на пазл, который все еще собирала Линда, и начал кататься, не разрушая рисунок, но доказывая, что ему это по силам.
Каждый кот – это женщина, подумал Питер.
– Ну!? – с напором произнесла Лита.
– Ну – что? – спросил Питер. Он знал ответ, но давно выучил: если и есть какое-то преимущество у мужского пола, так это то, что твою тупость не следует недооценивать; если притвориться, будто не знаешь в чем проблема, в половине случаев она исчезает сама.
– Ты собираешься меня трахнуть? – заявила она.
Питер вдохнул сквозь зубы.
– Ну, вот, приплыли, – сказал он.
– И что это значит? – спросила она.
Питер скорчил лицо.
– В чем дело? – спросила она.
Его гримаса стала жестче, он облизал заднюю поверхность зубов.
– Роман, – ответил он.
– И какое ему дело до цен на рис в Китае?
– Сама знаешь.
Она помолчала.
– Я тебе нравлюсь?
Питер пожал плечами. Она ему не не нравилась. По сути.
– Ты уверен, что дело не в… – Она положила руки на свой живот.
– Нет, – сказал он. – Так даже довольно сексуально.
– Извращенец! – просияв, вскрикнула она.
– Слушай, – начал он. – Если на рельсах лежит динамит, ты дважды подумаешь, прежде чем сесть на проходящий там поезд.
– Красиво говоришь!
Они оба молчали.
– Ты это серьезно? – спросила она.
* * *Роман стоял в своей комнате, рассматривая сцепление, прислоненное к стене. Хотя оно и выглядело, как ненужный мусор, но было первым изделием, выполненным Джейкобом Годфри для Пенсильванской железной дороги. Его ценность находилась за пределами всего: целая империя выросла на нем. Роман поднял сцепление и, прижав к сердцу, надавил так сильно, как только смог, но безрезультатно – не гнется, даже через сто лет: такова была сталь Годфри. Он поставил железку на место и подошел к гардеробу, где были спрятаны стакан водки со льдом, немного кокаина и оловянная коробочка. Он вынул свой контейнер для мятных таблеток, где хранил лезвие и несколько соломинок, разделил кокаин на дорожки и вдохнул. Сделал большой глоток водки. Посмотрел на себя в зеркало.
– Сталь Годфри, – сказал он себе.
Он прижал лезвие к уголку глаза и быстро полоснул им вниз по щеке. Закрыл глаза и почувствовал, как теплая кровь стекает по лицу. Поднял веки, дотронувшись пальцем до пореза, провел им вокруг глаз и по губам, имитируя макияж матери. Он прищурил глаза перед зеркалом и сомкнул губы.
– Заткнись и поцелуй меня, – произнес он.
В дверь позвонили. Испуганный, Роман поспешил в ванную, умыл лицо и за– клеил порез пластырем. Захватил свой стакан и вышел в фойе. Посетителем оказалась маленькая черная женщина, одетая в темный плащ, со значком в руках.
– Ты – Роман Годфри? – спросила она.
– Да, – подтвердил он.
– У тебя кровь, – сказала она.
– Неудачно побрился.
– Позволь взгляну.
– Все в порядке, – ответил он.
– Стой спокойно.
Она отклеила пластырь, тут же отметив про себя, что порез поверхностный и нанесен самому себе. То, что у мальчика было разбитое сердце и алкогольное опьянение, делало его беззащитным и опасным перед ее целями. Она сказала ему держать рану в чистоте, и что она не смертельна. Затем представилась, но, очевидно, в этом не было необходимости.